Сижу в тени своего деревенского дома и тихо рисую. Перед глазами речка, бобровая хатка в заливе, цапля гуляет, шмель гудит над ухом.
Женя, мой муж, мирно косит газон. Вдруг слышу:
- Женьк, а чё твоей бабы никогда в огороде не видать, - это сосед Серёга Бражкин, перевалившись через забор, показушно ёрничает. Сами-то они со своей старухой уже и картошку окучили, и полбанки колорадских жуков набрали, и коз загнали в сарай. И шибко им обидно, что дачники так привольно живут: не сеют, не пашут, только цветочками балуются.
- 3наешь, Сергей Михалыч, - Женя вежливо отключает косилку, - не любит Олюня эту работу.
- А ты её заставь, твою мать, тра-та-та-та!
- Да что вы! Заставить - это не про неё.
- А ты ей пендюлей!
Ох, не любят меня деревенские! За то, что картинки рисую, черты лица ярко обозначаю, чуть ли не лёжа в копне сена, скошенную траву в стог не мечу, и вместо козьего молока винцо попиваю. Когда муж, возвратившись из Москвы, причаливает на моторке к берегу, бабки на лавочке не скрывают своей радости:
- Женечка наш приехал!
И тут же, сменив тон и опрокинув лица, вопрошают с издёвкой:- Барыню-то свою привёз?
Это я-то барыня? Оттараторив в микрофон по восемь часов четыре дня в неделю на любимой радиостанции, приезжаю в усадьбу и торчу на кухне: завтраки, обеды, разносолы, маринады, грибы-ягоды... На завалинке с тётками не журчу, кости никому не мою... Некогда!
Но вот уж кто меня привечает, так это баба Клава Лысикова. Ей 87 лет. И она у нас в эфире - второй человек после президента. Любое событие в мире откомментирует так, что всякому Познеру дrлать нечего. И мой диктофон её не смущает:
- Вот скажи мне, Олюня, чё это за английская королева такая? Тут видела её в резиновых ботах и косынке... Ну прям наша Верка Сурикова с Кукуевки. Пошто она королева-то? И этот, принц rё рыжий... Где он себе такую бабу-то выглядел? Поди ж ты, от законной Дианы гулял...
А вот Агучавес (Уго Чавес) мне ндравится. Видный такой, выпуклый парень. И про нас хорошо говорит. И Буша кроет, не стесняется!
Каждый раз негодует баба Клава по поводу рекламы.
- Олюня, ты скажи там у себя на радиве, чего это они всё прокладками трясут. Стыдоба ведь. Все бабьи таинства напоказ выставляют. Срамотища! Зачем она, это реклама-то нужна?
- Ну, как зачем, тёть Клав. Людям жить надо, торговать, деньги зарабатывать. Вот, к примеру, захотите вы продать вашу козу Розку...
- Свят, свят, Олюня! Розку я ни за что не продам. У её и без ихней рекламы молока завались.
Баба Клава... Дальше своей деревни почти за 90 лет своей жизни она ничего не видела. До сих пор живёт в той же избе, где и родилась. За трудодни в колхозе дояркой работала. Тяжелющие бидоны с молоком на себе таскала. Но каждый раз с благодарностью вспоминает партию и правительство за счастливое детство, комсомольскую юность и обеспеченную старость. И что в ней самое радостное, - не доживает она, а каждое лето строит неподъёмные планы на будущее.
А тем временем деревенский интриган Серёга Бражкин продолжает строить мне козни. Тащит с речки двух ещё живых линей и громко, чтоб все соседи слышали, орёт:
- На, возьми рыбки! Пожарь! Мужика-то, поди, не кормишь?
С благодарностью беру у Серёги линьков, и как только он сворачивает с дороги за угол, бросаю их в бочку с водой. Они, не веря своему счастью, оживают окончательно и начинают кувыркаться в родной стихии. А ночью, когда деревенские уже спят, я достаю этих линей и тащу обратно в речку...
- Счастливого плаванья, ребята! И помните, меня Олюней зовут!
Пусть резвятся, пока вот такой же коварный душегуб не поймает их снова в сеть. Зачем мне эта рыба? Возни с ней! И жалко. А кто, кроме своих, знает, что у меня, у барыни, и борщок сварен, и пирожки с капустой подрумянились, и греческий салатик готов. А завтра опять в Москву, на всю неделю к микрофону, к музыке, к солидным гостям прямого эфира.
* * *
После долгой зимы, вернувшись снова в свою усадьбу, увидела я у Серёги Бражкина во дворе целый выводок козлят. И, когда он, открыв ворота, повёл их пастись на луг, с удивлением услышала:
- Олюни. Олюни. Олюни, твою мать! Куда вы, тра-та-та-та, попёрли, суки окаянные?
Вот радость-то! Он всех семерых козлят Олюнями назвал. Запала, видать, я ему в душу. А то всё барыня да барыня!
